Они сидели на скатанных спальниках и ждали, когда в кустарнике проснется губернатор.
Августин, как многие мужчины после исключительно ярких моментов, счел, что следует извиниться.
– За что? – спросила Бонни. – Идея-то моя.
– Нет, нет, нет. Ты должна сказать, что все это было ужасной ошибкой. Тебя занесло. Ты сама не знаешь, что в тебя вселилось. Теперь ты чувствуешь, что тебя использовали, тебе горько и противно и есть только одно желание – мчаться домой к мужу.
– Вообще-то я чувствую себя просто великолепно.
– Я тоже. – Августин поцеловал Бонни. – Прости, но я получил католическое воспитание. Я уверен, что мне было хорошо, если только потом меня мучит совесть.
– А, так ты об этом! Разумеется, я сознаю свою вину. И ты должен переживать, что позволил новобрачной себя соблазнить. – Бонни встала и потянулась. – Однако, сеньор Эррера, есть большая разница между виноватостью и угрызениями совести. У меня никаких угрызений.
– И у меня, – сказал Августин. – Вот я и чувствую себя виноватым, что их нет.
Бонни гикнула, вскочила ему на спину, и они повалились на землю игривым клубком.
Из кустов вышел Сцинк и заулыбался.
– Животные! – ветхозаветно возопил он. – Звери, открыто совокупляющиеся!
Молодые люди встали и отряхнулись. Видок у губернатора был еще тот: в спутанных волосах застряли сучки и мокрые листья, в бороде поблескивали нити оборванной паутины.
Он театрально прошагал к кострищу, выкрикивая:
– Прелюбодеи! Блудники! Позор на ваши головы!
Августин подмигнул Бонни:
– Вот это слово я забыл – позор.
– Да, это убийственно.
Губернатор объявил, что у него вкусный сюрприз к завтраку:
– Ваши плотские забавы разбудили меня ночью, и я отправился на прогулку. – Из карманов солдатских штанов он достал освежеванные тушки. – Кому кролика, кому белку?
После еды они залили костер и погрузили вещи в пикап. По плану, любезно нарисованному Марго и Дэвидом, Калуса-драйв отыскался без труда. Перед разрушенным домом стоял черный джип «чероки» с непристойными брызговиками – не хочешь, а заметишь. Сцинк сказал, чтобы Августин не останавливался; они проехали с полмили и вернулись назад пешком.
Бонни с беспокойством заметила, что Августин не взял ни пистолет, ни ружье с ампулами.
– Сейчас разведка, – объяснил он.
Компания прошла параллельной улицей, срезала путь через двор и заскочила в брошенный дом прямо напротив номера 15600. Из разбитого окна спальни хорошо просматривались входная дверь, гараж, черный джип и две другие машины.
Марго с Дэвидом были правы – украденные у них номера с джипа исчезли.
– Вот как было, – сказал Сцинк. – После нападения на Бренду он выбросил номера. Те, что сейчас, наверное, вон с того «шевроле».
Ближе к гаражу стоял «каприс» последней модели без номеров. Вторая машина – проржавевшая колымага «олдсмобил» с рваным виниловым верхом и без колпаков на колесах. Августин сказал, что хорошо бы узнать, сколько людей в доме. Сцинк согласно хрюкнул.
Бонни пыталась угадать, каким будет следующий шаг. Насколько она понимала, губернатор не собирается извещать полицию. Бонни огляделась, и ее кольнула грусть. Комната была детской: на полу валялись разноцветные игрушки, насквозь промокший медвежонок ткнулся мордочкой в лужу стоялой дождевой воды. На стене висели выпиленные персонажи мультиков: Микки-Маус, Дональд-Дак, Белоснежка. Она вдруг вспомнила медовый месяц и Макса. В «Волшебном Царстве» он первым делом купил бейсболку с Микки.
Я уже тогда должна была сообразить, думала Бонни. Наверное, не мог удержаться.
Она подошла к детской кроватке. К ограждению привязана сломанная мобилька – тропические бабочки, дернешь за ножку – хлопают крыльями. Матрас в пятнах темно-зеленой плесени. По розовому пушистому одеяльцу сновали ярко-красные муравьи. Что сталось с ребенком и родителями? Хорошо бы, успели убежать, прежде чем сорвало крышу.
Августин поманил Бонни к окну. С бьющимся сердцем она присела между ним и губернатором. Что я делаю? К чему это приведет?
К дому напротив подъезжает еще машина – белая малолитражка.
Выходит мужчина. Худой, похож на священника. Седой. Коричневая ветровка, обвислые темные брюки. Напоминает хозяина, у которого Бонни снимала комнату в Чикаго. Как его звали? Жена давала уроки игры на пианино. Черт, как же его звали-то?
Человек стоит у машины и надевает очки. Смотрит на листок бумаги, потом оглядывает номера домов. Кивает. Снимает очки. Кладет в левый карман ветровки. Похлопывает по правому карману, словно что-то проверяя.
В куртке ему чертовски жарко, думает Бонни. Кто же зябнет летом в Майами?
– Кто это может быть? – спросил Августин.
– Подрядчик. Коммунальный служащий или вроде того, – прикинул Сцинк.
Старик выпрямляется и целеустремленно шагает к дому. Входит.
– Кажется, я видел женщину, – сказал Августин.
– Да. – Сцинк задумчиво поскреб бороду. Кридлоу! Вот как звали ее бывшего хозяина. Джеймс Кридлоу. Жена, учительница музыки, Регина. Жизнь в Чикаго была совсем недавно, почему же забылось? Ну конечно, Джеймс и Регина Кридлоу.
– Что теперь, капитан? – спросил Августин. Сцинк положил бороду на подоконник.
– Подождем.
Прошло два часа, но старик не вышел из дома 15600 по Калуса-драйв, и Бонни заволновалась.
И тут к дому подъехала еще одна машина.
Нерии Торрес вовсе не хотелось тащиться на машине в Бруклин, чтобы разыскивать пройдоху мужа.
– Отправляйтесь самолетом, – предложила Селеста – аспирантка, ехавшая в фургоне «фольксваген» с Нерией и ее любовником, профессором.