Дрянь погода - Страница 29

– Ага! «Лумина»! Что я говорил? У парня серость на лбу написана! – щебетал Макс, если угадывал, что, по великодушным подсчетам Бонни, происходило в пяти процентах случаев. Вскоре эта игра надоела, и Бонни сказала: хватит. Макс не огорчился – его вообще было трудно обидеть, что Бонни также приписывала суровой среде обитания на Мэдисон-авеню.

Отец Бонни отнесся к Максу с дружелюбным безразличием, а мать не скрывала своей неприязни. Она чувствовала, что он слишком старается, чересчур напирает и всучивает себя Бонни, как навязывал покупателям продукты для завтрака или сигареты. Нет, мать не считала его обманщиком, совсем наоборот. Она была убеждена, что он – именно то, чем кажется: человек, в любой момент настроенный на достижение цели. И дома, и на службе им владело одно желание – добиться успеха. В его стремлении всегда побеждать таится трусливое высокомерие, говорила мать. Бонни странно было слышать подобную критику от женщины, которая считала всех ее прежних дружков недотепами и никчемными неудачниками. Вот только раньше мать никогда не употребляла слово «козел» для характеристики ее поклонников. А Макса этим прозвищем наградила мгновенно, и это изводило Бонни до самого дня свадьбы.

И вот теперь, когда Макса похитил, по-видимому, опасный безумец, Бонни волновалась из-за еще одной особенности мужа. Мать часто о ней говорила, и черта эта была столь явной, что даже Бонни ее признавала. Августин догадался, о чем речь.

– Ваш муж считает, что перехитрит любого.

– К сожалению.

– Я это понял по телефонным записям.

Но Бонни хотелось поддержки:

– Что ж, до сих пор ему это удавалось.

– Надеюсь, он знает, когда лучше держать язык за зубами. – Августин встал и потянулся. – Я устал. Может, отложим осмотр шрама на другой раз?

Бонни рассмеялась и согласилась. Дождавшись, когда хлопнет дверь в спальню, она позвонила Питу Арчибальду домой в Коннектикут.

– Я тебя разбудила?

– Нет, что ты. Макс сказал, ты можешь позвонить.

У Бонни слова застряли в горле.

– Пит… Ты с ним разговаривал?

– Около часа.

– Когда?

– Сегодня вечером. Он все психует, что Билл Напп уведет сигаретный проект «Мустанг». Я сказал, чтобы не дергался – Билли увяз с бездымной рекламой на каких-то дурацких гастролирующих родео…

– Погоди, Пит, это не важно. Откуда он звонил?

– Не знаю, Бон. Я понял, что он с тобой разговаривал.

Бонни старалась управлять голосом:

– Он рассказал тебе, что произошло?

Пит на другом конце провода закхекал и промямлил:

– В общих чертах, без живописных подробностей. Бонни, у всех супружеских пар – по крайней мере, известных мне – случаются драмы в спальне. Ссоры и все такое. Это ничего, что ты не сказала правду, когда звонила первый раз.

– Питер! – едва не заорала Бонни. – Мы с Максом не ссорились! И я рассказала тебе все, как было! – Она постаралась сдержаться. – По крайней мере, я передала то, что Макс мне говорил.

После неловкой паузы Пит Арчибальд сказал:

– Ребята, разберитесь сами, ладно? Я не хочу вмешиваться.

– Ты прав, ты абсолютно прав. – Бонни только сейчас заметила, что свободная рука у нее сжата в кулак, а сама она раскачивается на стуле. – Пит, я тебя не задержу. Но скажи, о чем еще Макс говорил?

– Да все по работе, Бонни.

– Целый час?

– Ты же знаешь своего мужа – как заведется…

А может, и не знаю, подумала Бонни. Она попрощалась с Питом и повесила трубку. Потом пошла к комнате Августина и постучалась. Он не ответил, и тогда она проскользнула внутрь и присела на край постели. Бонни думала, что Августин спит, но он повернулся и спросил:

– Что, не спится рядом с черепами?

Бонни покачала головой и заплакала.

Эди Марш старалась изо всех сил. Поначалу все шло гладко. Оценщик страховой компании ходил за ней по комнатам дома Торреса и все дотошно записывал. Многие вещи ураган изуродовал до неузнаваемости, и Эдди красочно расписывала ужасные потери, чтобы поднять сумму выплаты. Она вдохновенно поведала, что куча щепок осталась от бесценного антикварного серванта, который Тони унаследовал от прабабушки из Сан-Хуана. Постояв перед голой стеной спальни, Эди показала на торчавшие гвоздики, где некогда висели две акварели (очень дорогие подлинники) кисти легендарного Жан-Клода Жару, гаитянского художника-страдальца, которого она только что выдумала. Разбитый комод в спальне превратился в изделие ручной работы из красного дерева, отдавшее безжалостным ветрам урагана восемь кашемировых свитеров.

– Восемь свитеров? – переспросил Фред Дав, отрываясь от записей. – В Майами?

– Тончайший шотландский кашемир, представляете? Спросите у своей жены, пережила бы она такое.

Фред достал из кармана фонарик и пошел на улицу оценить структурные повреждения. Вскоре со двора послышался лай; он сопровождался выразительными ругательствами. Когда Эди прибыла на место конфликта, обе таксы уже урвали по кусочку представителя страховой компании. Эди препроводила его в дом, усадила в кресло и, закатав штанины, промыла окровавленные лодыжки водой «Эвиан» с примесью «Айвори» – моющее средство для посуды отыскалось в кухне.

– Хорошо, что они не ротвейлеры, – сказал Фред Дав, успокоенный поднесенным Эди мягким полотенцем. А та беспрестанно извинялась за собак.

– Слава богу, все прививки им сделаны, – заверила она, ничем, собственно, не подкрепив своего заявления.

Она велела Фреду не вставать с кресла и ног не опускать, чтобы остановилось кровотечение.