Дрянь погода - Страница 46

– Я хочу лишь поговорить, – сказал Сцинк.

– Хорошо, только недолго, – согласилась Бонни.

Похититель сложил ладони рупором:

– Эй, Августин! Позаботься о мистере Лэме. Ему нужно принять душ и побриться. Возможно, потребуется слабительное. На рассвете возвращайся за его женой.

Сцинк взял Макса под мышки и опустил на катер. Потом ножом обрезал линь и оттолкнул лодку от покосившегося домика. Одной рукой он обнял Бонни, а другой принялся махать. Течением катер относило из света фонаря, и тут Сцинк увидел, что на корме поднялась третья фигура. А этот где прятался? Парень у штурвала вскинул к плечу ружье.

– Черт! – пробормотал Сцинк, отталкивая Бонни Лэм с линии огня.

Его что-то больно ожгло и, закрутив по часовой стрелке, швырнуло с настила. Сцинк еще вращался, когда врезался в теплую воду и подумал, почему не действуют руки и ноги, а он не слышал выстрела и не видел вспышки. Или он уже умер?

13

Поздним вечером 27 августа, когда спину обдувал теплый ветерок, а в животе покоились девять холодных «Бадвайзеров», Кит Хигстром решил поохотиться. Приятели отказались составить ему компанию, поскольку Кит был пьян, а стрелок из него весьма и весьма паршивый.

Вообще-то охотиться в Южной Флориде не на кого – дикое зверье давно разбежалось или вымерло. Однако ураган обеспечил окрестности новой экзотической добычей – домашней скотиной. Вырвав с корнем мили изгородей на ранчо, шторм пустил коров и лошадей исследовать просторы округа Дейд за пределами унавоженных пастбищ. Движимые примитивным голодом, а не природной любознательностью, животные стали появляться в местах, где их раньше не встречали. Одним из таких мест и стал район Кита Хигстрома; там на пятачке земли сгрудились двадцать рядов по двадцать пять неразличимых домов цвета морских ракушек, окаймленные проторговавшимися пассажами.

Здесь прошло детство Кита. В начале 40-х семья отца переехала в Майами из Северной Миннесоты, прихватив с собой любовь к длинноствольным ружьям и дикой природе. Впечатлительный мальчик Кит наслушался охотничьих баек о волках и черных медведях, добытых в северных лесах, о белохвостых оленях и диких индейках во флоридских кущах.

Над обеденным столом Хигстромов висела голова пятнистого оленя с мраморно-стоическими глазами, а на стене кабинета редкий трофей – коричневая шкура пантеры. В пять лет Кит начал собирать переплетенные в кожу подшивки журналов «Жизнь на природе», «Поля и ручьи» и «Полевой спорт». Самой большой драгоценностью была фотография с автографом Джо Фосса – знаменитый летчик стоял над убитым гризли. В шесть лет юному Киту подарили пугач «Маргаритка», в девять – пневматический пистолет, в одиннадцать – мелкокалиберную винтовку, а в тринадцать он получил свое первое охотничье ружье.

Но… Уже пуляя в пивные банки в местном карьере, мальчик обнаружил полное отсутствие сноровки в обращении с огнестрельным оружием. Отец был более чем разочарован. С ружьем юный Кит становился по-настоящему опасен. Тренировки пользы не приносили – как и эксперименты с различными видами оружия. Оптический прицел не помог. Тренога тоже. И прокладки для смягчения отдачи. Не было толку даже от дыхательных упражнений, черт бы их побрал.

Часто совместные учения папы с сыном заканчивались руганью и слезами. Наконец старший Хигстром сдавался и позволял Киту расстрелять несколько обойм из «моссберга» двенадцатого калибра, чтобы сын ощутил, что он попал хоть куда-нибудь. Стало ясно, что династия метких охотников печально завершилась. После этих выходов в карьер отец Кита возвращался домой бледным и потрясенным, но жене ничего не рассказывал.

К счастью, Кит достиг охотничьего возраста, когда в Майами стрелять стало практически не в кого, кроме крыс и низколетящих чаек.

Каждую осень Кит упрашивал отца свозить его на болота Биг-Сайпрес или в частные охотничьи угодья в Эверглейдс, где в прилив оленей загоняли в воду на глиссерах и расстреливали в упор. Старшего Хигстрома такие экспедиции ужасали – он считал подобное убийством, а не охотой, но для сына не было большей радости, чем метать гранаты в оленят-подранков.

В одно злосчастное утро отец Кита поклялся навсегда завязать с охотой. Увлеченно преследуя отощавшую сенильную рысь, они с сыном неслись по болоту в багги размером с танк. Внезапно Кит начал бешено палить в небо – как позже выяснилось, в белоголового орлана, находящегося под защитой федерального закона. Возможное преступление не совершилось лишь потому, что у молодого человека тряслись руки, но в азарте сынок умудрился отстрелить отцу левое ухо.

Оглохший, истекающий кровью старший Хигстром корчился, упав ничком на мергель Эверглейдс, и тут испытал своеобразный катарсис, нежданное душевное умиротворение. Казалось, его медленно укутывали прохладным белым покрывалом. Да, рана была ужасна, и глухота – если он в ней признается – будет стоить ему работы авиадиспетчера. Но зато теперь ничто не могло заставить его отправиться на охоту с таким возбудимым сыном!

Киту не удалось снять с себя ответственность за случившееся и заглушить муки совести. Отец оправился от раны и был достаточно тактичен, чтобы не вспоминать о происшествии чаще двух раз на дню. Вскоре угрызения Кита уступили место невысказанной обиде: он понял, что отсутствием уха отец пользуется, чтобы уклониться от еженедельных охотничьих экспедиций. Пластический хирург надежно пришпандорил к голове старшего Хигстрома полиуретановую копию, а высокотехнологичный слуховой аппарат восстановил слух на восемьдесят один процент. Но старик упорно отказывался взяться за ружье.